Этнограф — о себе

слева направо: заслуженный артист России Дикалу Музакаев; этнограф, кандидат исторических наук Саид-Магомет Хасиев; кандидат филологических наук Леча Ильясов 

фото с сайта: http://www.sakharov-center.ru/museum/conferentions/chc/conf01.htm

Я, Хасиев Сайд-Магомед, родился 20 июня (фактически 23 — 02) 1942 года в семье фельдшера ветпункта Курчалоевского района ЧИАССР Хасиева Адама и домохозяйки Апаевой Луды (оба — уроженцы с. Курчалой 5-6-го поколения).

Женат. В семье трое детей и внучка.

В феврале 1944 года выслан на вечное поселение с ущемлением всех прав, в качестве врага народа, в Киргизию. Не завершив 7-го класса школы колхоза им. Ленина Ворошиловского района Фрунзенской области Кирг. ССР, 12 июня 1957 года вместе с родителями возвратился на Родину.

В переполохе 23 февраля оставался в постели, так как мать бегала узнать о судьбе своих родителей на окраину села, а оттуда на мельницу, которая находилась в 5-6 км за селом, — к своему отцу, а бабушку сразу же &«арестовали», как отлучившуюся без дозволения. Когда все были по спискам распределены по студебеккерам, обнаружилось, что меня забыли. Старший брат — Сайди, которого все в МВД, расположенном по соседству, считали &«сыном полка», так как он дневал и ночевал там с солдатами и хорошо знал русский язык, спрыгнул с машины и побежал за мной. Его не застрелили, во-первых, потому, что хорошо знали, во-вторых, он выкрикивал заученные лозунги: &«За Сталина, за Ленина…». Спящего, он взвалил меня на спину и на костылях поскакал за уже тронувшимися машинами, так как у него была сломана нога. С того дня я и подвержен легочным заболеваниям.

Детства, в прямом смысле этого слова, у меня не было, так как был привязан к постели. До 4-го класса меня, по сути дела, носили на руках.

Несколько раз народ собирался на &«тезет», но дело до похорон не доходило. Запомнился мне один случай. Старший брат Сайди решил, что мне пора в школу и необходимо восстановить &«свидетельство о рождении». Прошли медицинское освидетельствование. Само свидетельство, как, оказалось, выписывалось в комендатуре. Самого коменданта не было на месте, упросили кого-то заполнить бланк. Тот отказался внести мое отчество, так как &«бандит» никогда не будет &«начальником», а потому, мол, и переводить чернила незачем!

Разъяренный брат влепил офицеру пощечину. Соответственно, &«за хулиганское нападение на офицера при исполнении» его увели в КПЗ. Мне же он приказал ждать и никуда не отходить. Все разошлись по домам, я же сидел на ступеньках крыльца. Хорошо, что лампочка горела. Мне повезло. По этой улице проезжал ездовой нашего председателя колхоза, кубанский казак, наш земляк, который меня и приметил.

Трудно передать, охватившую меня радость при виде родного человека в незнакомой местности. По этому поводу, видимо, сказано, что на чужбине даже кровный враг ближе далекого родного брата! Из моей &«тарабарщины» он уловил суть дела и сказал мне, что приехал по приказанию брата, чтобы отвезти меня к нему. После ужина у его знакомых я крепко заснул. Не знаю, какие силы были приведены в действие, но приехал &«виллис» и мы с братом еще до полуночи вернулись домой. Это был первый случай, когда я сел в &«легковушку». А в моем паспорте так и нет отчества.

Этот случай послужил для меня первым уроком в жизни. Не все что написано на бумаге — истина.

В школу пошел в 1950 году. Там меня учителя называли &«старичком». В обычных детских играх я не участвовал. Ходил всегда с заложенными за спину руками, останавливаясь через каждые 5-6 шагов. Русского языка я не знал. Боясь, что меня из-за незнания языка выгонят из школы, я всячески подчеркивал свои знания. Оглядываясь с возрастом в прошлое, осознаю, как все это было потешно. Я, как попугай, передавал все, что слышал, чаще — от взрослых. Я и по-чеченски многие звуки не произносил, а на русском — можно себе представить.

Одновременно с произволом &«чиновников» мы все ощущали поддержку, во-первых, всех репрессированных, а, во-вторых, выходцев с Кавказа. Я, в прямом смысле слова, был бабушкин сынок, и она никогда не позволяла мне вставать из-за стола, не поблагодарив Всевышнего, рефреном которого обычно были слова: &«Дала ма эшадойла хьо, рицкъа, бусалбанна а, керстанна а, массо а са долчу хIуманна а». Дословный перевод такой: &«Да не будет обделен долей ни мусульманин, ни христианин, и все сущее на Земле». Это приблизительный перевод — трудно передать эту фразу во всех ее нюансах). Где-то с 5-го класса однокашники меня приняли в свой коллектив.

Переехали мы на Родину в июне 1957 года, как оказалось, без всяких на то прав, т.е. соответствующих бумажек. Перед этим два года, как цыгане, кочевали их района в район, из села в село, так как махнули на все нажитое рукой и пытались всеми путями выехать на Кавказ. Соответственно, 7-й класс я не завершил.

Ехали в товарных вагонах. На каждой станции нашего следования чеченцы &«таборами» ожидали случая выезда, и отец подбирал семьи. Уже в Кызыл-Орде мне не было места в вагоне, и вся молодежь перебралась на платформу, где стояли две легковушки. И там места не хватало — пришлось устроить вахту.

Мы, молодежь, все расспрашивали, когда покажется Кавказ. Нам обычно говорили: &«Скоро!»

Наш эшелон проследовал станцию. Мы боялись пропустить Кавказ. Было послеобеденное время, когда по всему составу начали выкрикивать: &«Г1ундалг1еш!, г1ундалг1еш!» Ландшафт не изменился. Молодежь, загородив глаза рукой, начала шарить взглядом по горизонту, высматривая чудо дивное — Кавказ, а на самом деле это оказалось сорное растение -бузина, приведшая в умиление старшее поколение. Она росла по обе стороны железнодорожной колеи. Я больше никогда не видел в своей жизни такого количества мужчин, не пряча слез, рыдающих навзрыд.

На каждой железнодорожной станции нас на Родине встречали почетным эскортом вооруженных подразделений. У нас, &«пассажиров», не хватило терпения доехать до конца следования, так как большинство были из этих мест. На станции Джалка кто-то дал по тормозам, и люди начали выгружаться из вагонов. Машинист укатил обратно в Гудермес, и мы снова оказались в оцеплении. Это было в первой половине дня.

Почти до заката продолжалась перебранка, дюжину самых заметных людей из числа возвращающихся арестовали и увели. Солдатам приказали загружать порожние вагоны, но мы во всю свою силу выбрасывали все, что солдаты загружали с противоположной стороны. Уже под вечер солдатам надоело все это, и они потихоньку начали разбредаться.

Вернулась группа арестованных &«старост». Появились грузовые машины. Наша семья в потемках побросала туда свои вещи, и какими-то потаенными дорогами к полуночи мы прибыли в Шурагат, т.е. в Курчалой. Помню, как у речки Хумг, со стороны Гудермеса, наши три машины остановились, и мужчины стали совещаться: &«Если откажутся пускать в село, применить оружие или…», так как были случаи, что люди месяцами жили на околице.

Дядя Абдул-Хамид был настроен решительно: &«Если суждено сесть в тюрьму, то на этот уж раз пойду &«за дело», — говорил он. К счастью, шлагбаум был открыт, то ли нас не ожидали, то ли по еще какой-то причине — мы въехали.

Мне, выросшему в просторной Киргизии под г. Фрунзе, где ширина улиц была почти в километр, было странно видеть узенькие, в несколько метров, улочки с плетеными изгородями.

Но в первый же день, вечером, меня ошеломило &«чудище», с ревом прущее по улице. Я, оставив своих новых товарищей: даргинцев, кумыков и русских, обезьянкой взлетел на плетенку, а оттуда, повыше, — на тутовник. Как затем выяснилось, это оказалась буйволица, которая спешила к своему буйволенку. Через несколько недель многие из нас убедились, какая она миролюбивая. Когда по какому-то случаю буйволенка погрузили на ГАЗ-51, буйволица поддела рогами грузовик так, что он подлетел вверх и опрокинулся, а буйволица преспокойно принялась облизывать теленка!

В 1960 году я окончил Курчалоевскую среднюю школу. В 1964 году — национальное отделение историко-филологического факультета ЧИГПИ. А 15 августа 1964 года начал работать учителем Курчалоевской СШ №1.

К науке пристрастился в археолого-разведочном отряде В.И.Марковина СКАЭ, руководимом Е.И.Крупновым. Впервые от него и узнал, что есть такая наука, как этнография, и что ею занимаются такие замечательные люди, как Федоров Я.А., которого в экспедициях детвора встречала криками: &«Ата! Ата!». Он воспитал кумыкского и карачаевского мальчиков, которые и в науке заняли достойные места. Мне воспитать никого не удалось, хотя и мечтал об этом.

В октябре того же года по август 1965 — срочная служба в рядах СА /ГСВГ/. С 15 августа 1965 по октябрь 1967 года — завуч по воспитательной работе в той же Курчалоевской СШ №1.

С октября 1967 по октябрь 1969 года МНС ЧИНИИЯЛ, расположенного в Грозном. По ноябрь 1972 аспирант — Института этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая АН СССР в г. Москве, специальность — кавказовед.

Мне всегда везло на хороших людей. Через Евгения Игнатьича посчастливилось познакомиться академиками Б.А.Рыбаковым и Б.Б. Пиотровским.

Годы, проведенные в аспирантуре, — мой звездный час. Коллектив меня принял, как родного, особенно близко из сотрудников сектора Кавказа я сдружился с В.П.Кобычевым и Н.Г. Волковой. Моими патронами в прямом смысле слова стали Г.А.Сергеева, зав. аспирантурой, и С.И.Брук, заместитель директора ИЭ.

Особую роль в моей научной жизни сыграли научный руководитель Б.А.Калоев, Л.И.Лавров и Я.В. Чеснов.

С января 1973 года возвратился к работе в НИИ. Защитил диссертацию в июне 1973 года. В ЧИНИИ проработал до июня 1991 года.

С июня 1991 года до конца 2000 года работал директором Фольклорного центра при Министерстве культуры ЧИАССР, которая преобразована в 1995 году в Центр этнокультурного развития.

С начала 2001 года работаю старшим научным сотрудником в Национальном музее ЧР и заведующим лабораторией древних рукописей на кафедре &«Мировой культуры и музееведения» ЧГУ.

Ни успехов, ни открытий в науке не сделал. Мне просто интересно было работать.

Званий, наград и т.п. — не имею.

E-mail: saidhasi@rambler.ru
Тел: 928 087 2859

С сайта http://www.mkchr.com/main.mhtml?Part=30&PubID=11