Этнограф С-М. Хасиев

29.09.2008

Готовя материалы для официального сайта Министерства культуры Чеченской Республики, мы в первую очередь решили, что на сайте должна быть страница об этике, традициях и обычаях чеченцев. Но кто об этом может рассказать лучше, чем работающий в Национальном музее старший научный сотрудник этнограф Сайд-Магомед Хасиев?

У нас была заготовлена биография Сайд-Магомеда, написанная им самим. Но тут в Интернете мы наткнулись на высказывание ведущего научного сотрудника Института философии РАН Яна Чеснова по случаю празднования 65-летнего юбилея Сайд-Магомеда Хасиева, которое состоялось в ноябре прошлого года в Московском Доме национальностей. Прежде чем выложить автобиографию С-М.Хасиева на сайт, решили предварить ее статьей Яна Чеснова, которую ученый озаглавил так:

По миру с огромным триумфом идет показ фильма &«Война и мир». Понятно, люди там ищут ответы на собственные вопросы. Они нуждаются в красоте, не только в физической, но и в красоте мыслей и поступков. И в правде. Немногие помнят, что образы будущего эпоса современности у Льва Толстого стали складываться, когда он служил в Чечне совсем еще молодым и восприимчивым человеком. А там в те времена проповедовал простые, но великие истины скромный чеченец суфий Кунта-Хаджи Кишиев. Кстати, первые записи чеченских песен впервые сделал именно Толстой.

Вот об этом думаешь, побывав на вечере-встрече в Московском доме национальностей 19-го ноября. Его устроила Ассоциация чеченских общественных и культурных объединений при поддержке МДН, чтобы отметить 65-летие выдающегося этнографа Сайд-Магомеда Хасиева. Уже дома я распечатал из интернета автобиографию Хасиева. Он мой друг и коллега и поэтому многие тяжелые детали его детства, связанного с высылкой в Киргизию и возвращением в родной Курчалой (район, где в 1850-е годы активно проповедовал Кунта-Хаджи), я знал. Но без душевной боли читать об этом невозможно. И, тем не менее, я рассмеялся, когда в заключение всего прочитал: &«Ни успехов, ни открытий в науке не сделал. Мне просто интересно было работать».

Итак, чего же он наработал в науке? Прежде всего, это кандидатская диссертация о земледелии чеченцев и ингушей. Из нее ученый мир узнал, что якобы чуть ли не первобытные горцы знали изощренные методы полеводства, сбалансированные экологически. Существовало искусственное орошение сенокосов.

Далее Хасиев обратился к традиционным методам животноводства, где тоже обнаружил щадящие способы дойки и другие, как теперь говорят, высокотехнологичные приемы. И все это на фоне экофильного отношения к земле. Даже в лесах дикорастущие яблони были привиты культурными сортами. В эпоху ермоловских войн Чечня была житницей Северного Кавказа, поставляла зерно и сухофрукты в Дагестан и другие соседние регионы.

А потом очерки ремесел, жилищной культуры и много еще чего другого, что ушло в небытие, но Хасиевым сохранено для будущих поколений.

И вот затерявшаяся в малотиражных изданиях статья о счете в традиционной чеченской культуре. Это — подлинный вклад в мировое естествознание и гуманитарию, за такое надо давать Нобелевскую премию! Оказалось, что чеченцы знали изощренные системы исчисления времени с краткими и длинными периодами времени. Знали, что время разнокачественно, что только-только начинает понимать современная физическая наука. Умели это выразить простыми, находящимися под рукой средствами, например, частями туши животного. Той же кистью руки, на которой увидели цифры до 99.

Наконец, целый материк этических воззрений: о чести, достоинстве человека, о долге и семейных обязанностях и рождении всего прекрасного из чувства любви. К женщине, детям, к Родине, к людям, независимо от национальности.

Хасиев обеспокоен, чтобы этот материк не стал бы утонувшей Атлантидой. Очевидно, поэтому он обратился к этике, когда мы сидели все за столом в его честь, а его попросили сказать еще несколько слов. И прозвучала потрясающая лекция-притча, лекция-проповедь, если хотите. Речь в ней шла о психофизиологическом устройстве человека, где представлены побуждения как к низменному началу, так и к возвышенному. Это возвышенное, по мнению Хасиева, роднит всех людей, лежит в основе интернационализма. Удивительная лекция вовсе не была краткой застольной речью. Ее с равным вниманием слушали студенты московских вузов и убеленные сединами старцы, ибо звучали слова мудрости.

До этого в официальной части кто-то сравнил Хасиева с ролью для чеченцев У. Авторханова. Но тут я подумал, что, таким, возможно, был Кунта-Хаджи Кишиев, который считал всех людей братьями и призывал к миру.

Сайд-Магомед сам умеет слушать. Это я наблюдал, когда мы вместе путешествовали по Чечне в поисках мудрости. Простые люди, к которым мы обращались, всегда понимали важность такого предприятия. Мудрость хочет быть услышанной, но суета сует этому мешает. Иногда появляются вот такие люди, как Хасиев, и тогда мудрость движется, переходит от одного к другому, а кто это видит, радуются. Этнография, которой занимается Хасиев, причастна к мудрости. Он философ в этнографии. Иначе говоря, он крупнейший представитель философской антропологии на Кавказе.

А в жизни Сайд-Магомед любит юмор и автоиронию. Я поэтому и предложил на собрании объявить Хасиева национальным достоянием республики и запретить ему его несчадное курение.

Он, как и Сократ, не любит писать. Но я ему напомнил, как много мы съели в гостях разной хорошей пищи, включая самый вкусный в Чечне шатойский хлеб, и что за это надо расплачиваться текстами. Похожий намек на собрании сделал и Асламбек Паскачев, подарив Хасиеву ноутбук от имени Ассоциации чеченских общественных и культурных объединений России.

Что все-таки делает С-М. Хасиев? Все очень просто.Он продолжает открывать миру чеченцев, что начал делать гений человечества Лев Толстой.

Этнограф — о себе

Я, Хасиев Сайд-Магомед, родился 20 июня (фактически 23 — 02) 1942 года в семье фельдшера ветпункта Курчалоевского района ЧИАССР Хасиева Адама и домохозяйки Апаевой Луды (оба — уроженцы с. Курчалой 5-6-го поколения).

Женат. В семье трое детей и внучка.

В феврале 1944 года выслан на вечное поселение с ущемлением всех прав, в качестве врага народа, в Киргизию. Не завершив 7-го класса школы колхоза им. Ленина Ворошиловского района Фрунзенской области Кирг. ССР, 12 июня 1957 года вместе с родителями возвратился на Родину.

В переполохе 23 февраля оставался в постели, так как мать бегала узнать о судьбе своих родителей на окраину села, а оттуда на мельницу, которая находилась в 5-6 км за селом, — к своему отцу, а бабушку сразу же &«арестовали», как отлучившуюся без дозволения. Когда все были по спискам распределены по студебеккерам, обнаружилось, что меня забыли. Старший брат — Сайди, которого все в МВД, расположенном по соседству, считали &«сыном полка», так как он дневал и ночевал там с солдатами и хорошо знал русский язык, спрыгнул с машины и побежал за мной. Его не застрелили, во-первых, потому, что хорошо знали, во-вторых, он выкрикивал заученные лозунги: &«За Сталина, за Ленина…». Спящего, он взвалил меня на спину и на костылях поскакал за уже тронувшимися машинами, так как у него была сломана нога. С того дня я и подвержен легочным заболеваниям.

Детства, в прямом смысле этого слова, у меня не было, так как был привязан к постели. До 4-го класса меня, по сути дела, носили на руках.

Несколько раз народ собирался на &«тезет», но дело до похорон не доходило. Запомнился мне один случай. Старший брат Сайди решил, что мне пора в школу и необходимо восстановить &«свидетельство о рождении». Прошли медицинское освидетельствование. Само свидетельство, как, оказалось, выписывалось в комендатуре. Самого коменданта не было на месте, упросили кого-то заполнить бланк. Тот отказался внести мое отчество, так как &«бандит» никогда не будет &«начальником», а потому, мол, и переводить чернила незачем!

Разъяренный брат влепил офицеру пощечину. Соответственно, &«за хулиганское нападение на офицера при исполнении» его увели в КПЗ. Мне же он приказал ждать и никуда не отходить. Все разошлись по домам, я же сидел на ступеньках крыльца. Хорошо, что лампочка горела. Мне повезло. По этой улице проезжал ездовой нашего председателя колхоза, кубанский казак, наш земляк, который меня и приметил.

Трудно передать, охватившую меня радость при виде родного человека в незнакомой местности. По этому поводу, видимо, сказано, что на чужбине даже кровный враг ближе далекого родного брата! Из моей &«тарабарщины» он уловил суть дела и сказал мне, что приехал по приказанию брата, чтобы отвезти меня к нему. После ужина у его знакомых я крепко заснул. Не знаю, какие силы были приведены в действие, но приехал &«виллис» и мы с братом еще до полуночи вернулись домой. Это был первый случай, когда я сел в &«легковушку». А в моем паспорте так и нет отчества.

Этот случай послужил для меня первым уроком в жизни. Не все что написано на бумаге — истина.

В школу пошел в 1950 году. Там меня учителя называли &«старичком». В обычных детских играх я не участвовал. Ходил всегда с заложенными за спину руками, останавливаясь через каждые 5-6 шагов. Русского языка я не знал. Боясь, что меня из-за незнания языка выгонят из школы, я всячески подчеркивал свои знания. Оглядываясь с возрастом в прошлое, осознаю, как все это было потешно. Я, как попугай, передавал все, что слышал, чаще — от взрослых. Я и по-чеченски многие звуки не произносил, а на русском — можно себе представить.

Одновременно с произволом &«чиновников» мы все ощущали поддержку, во-первых, всех репрессированных, а, во-вторых, выходцев с Кавказа. Я, в прямом смысле слова, был бабушкин сынок, и она никогда не позволяла мне вставать из-за стола, не поблагодарив Всевышнего, рефреном которого обычно были слова: &«Дала ма эшадойла хьо, рицкъа, бусалбанна а, керстанна а, массо а са долчу хIуманна а». Дословный перевод такой: &«Да не будет обделен долей ни мусульманин, ни христианин, и все сущее на Земле». Это приблизительный перевод — трудно передать эту фразу во всех ее нюансах). Где-то с 5-го класса однокашники меня приняли в свой коллектив.

Переехали мы на Родину в июне 1957 года, как оказалось, без всяких на то прав, т.е. соответствующих бумажек. Перед этим два года, как цыгане, кочевали их района в район, из села в село, так как махнули на все нажитое рукой и пытались всеми путями выехать на Кавказ. Соответственно, 7-й класс я не завершил.

Ехали в товарных вагонах. На каждой станции нашего следования чеченцы &«таборами» ожидали случая выезда, и отец подбирал семьи. Уже в Кызыл-Орде мне не было места в вагоне, и вся молодежь перебралась на платформу, где стояли две легковушки. И там места не хватало — пришлось устроить вахту.

Мы, молодежь, все расспрашивали, когда покажется Кавказ. Нам обычно говорили: &«Скоро!»

Наш эшелон проследовал станцию. Мы боялись пропустить Кавказ. Было послеобеденное время, когда по всему составу начали выкрикивать: &«Г1ундалг1еш!, г1ундалг1еш!» Ландшафт не изменился. Молодежь, загородив глаза рукой, начала шарить взглядом по горизонту, высматривая чудо дивное — Кавказ, а на самом деле это оказалось сорное растение -бузина, приведшая в умиление старшее поколение. Она росла по обе стороны железнодорожной колеи. Я больше никогда не видел в своей жизни такого количества мужчин, не пряча слез, рыдающих навзрыд.

На каждой железнодорожной станции нас на Родине встречали почетным эскортом вооруженных подразделений. У нас, &«пассажиров», не хватило терпения доехать до конца следования, так как большинство были из этих мест. На станции Джалка кто-то дал по тормозам, и люди начали выгружаться из вагонов. Машинист укатил обратно в Гудермес, и мы снова оказались в оцеплении. Это было в первой половине дня.

Почти до заката продолжалась перебранка, дюжину самых заметных людей из числа возвращающихся арестовали и увели. Солдатам приказали загружать порожние вагоны, но мы во всю свою силу выбрасывали все, что солдаты загружали с противоположной стороны. Уже под вечер солдатам надоело все это, и они потихоньку начали разбредаться.

Вернулась группа арестованных &«старост». Появились грузовые машины. Наша семья в потемках побросала туда свои вещи, и какими-то потаенными дорогами к полуночи мы прибыли в Шурагат, т.е. в Курчалой. Помню, как у речки Хумг, со стороны Гудермеса, наши три машины остановились, и мужчины стали совещаться: &«Если откажутся пускать в село, применить оружие или…», так как были случаи, что люди месяцами жили на околице.

Дядя Абдул-Хамид был настроен решительно: &«Если суждено сесть в тюрьму, то на этот уж раз пойду &«за дело», — говорил он. К счастью, шлагбаум был открыт, то ли нас не ожидали, то ли по еще какой-то причине — мы въехали.

Мне, выросшему в просторной Киргизии под г. Фрунзе, где ширина улиц была почти в километр, было странно видеть узенькие, в несколько метров, улочки с плетеными изгородями.

Но в первый же день, вечером, меня ошеломило &«чудище», с ревом прущее по улице. Я, оставив своих новых товарищей: даргинцев, кумыков и русских, обезьянкой взлетел на плетенку, а оттуда, повыше, — на тутовник. Как затем выяснилось, это оказалась буйволица, которая спешила к своему буйволенку. Через несколько недель многие из нас убедились, какая она миролюбивая. Когда по какому-то случаю буйволенка погрузили на ГАЗ-51, буйволица поддела рогами грузовик так, что он подлетел вверх и опрокинулся, а буйволица преспокойно принялась облизывать теленка!

В 1960 году я окончил Курчалоевскую среднюю школу. В 1964 году — национальное отделение историко-филологического факультета ЧИГПИ. А 15 августа 1964 года начал работать учителем Курчалоевской СШ №1.

К науке пристрастился в археолого-разведочном отряде В.И.Марковина СКАЭ, руководимом Е.И.Крупновым. Впервые от него и узнал, что есть такая наука, как этнография, и что ею занимаются такие замечательные люди, как Федоров Я.А., которого в экспедициях детвора встречала криками: &«Ата! Ата!». Он воспитал кумыкского и карачаевского мальчиков, которые и в науке заняли достойные места. Мне воспитать никого не удалось, хотя и мечтал об этом.

В октябре того же года по август 1965 — срочная служба в рядах СА /ГСВГ/. С 15 августа 1965 по октябрь 1967 года — завуч по воспитательной работе в той же Курчалоевской СШ №1.

С октября 1967 по октябрь 1969 года МНС ЧИНИИЯЛ, расположенного в Грозном. По ноябрь 1972 аспирант — Института этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая АН СССР в г. Москве, специальность — кавказовед.

Мне всегда везло на хороших людей. Через Евгения Игнатьича посчастливилось познакомиться академиками Б.А.Рыбаковым и Б.Б. Пиотровским.

Годы, проведенные в аспирантуре, — мой звездный час. Коллектив меня принял, как родного, особенно близко из сотрудников сектора Кавказа я сдружился с В.П.Кобычевым и Н.Г. Волковой. Моими патронами в прямом смысле слова стали Г.А.Сергеева, зав. аспирантурой, и С.И.Брук, заместитель директора ИЭ.

Особую роль в моей научной жизни сыграли научный руководитель Б.А.Калоев, Л.И.Лавров и Я.В. Чеснов.

С января 1973 года возвратился к работе в НИИ. Защитил диссертацию в июне 1973 года. В ЧИНИИ проработал до июня 1991 года.

С июня 1991 года до конца 2000 года работал директором Фольклорного центра при Министерстве культуры ЧИАССР, которая преобразована в 1995 году в Центр этнокультурного развития.

С начала 2001 года работаю старшим научным сотрудником в Национальном музее ЧР и заведующим лабораторией древних рукописей на кафедре &«Мировой культуры и музееведения» ЧГУ.

Ни успехов, ни открытий в науке не сделал. Мне просто интересно было работать.

Званий, наград и т.п. — не имею.

E-mail: saidhasi@rambler.ru
Тел: 928 087 2859

Все материалы раздела «Этика вайнахов»

Ссылка на источник http://www.mkchr.com/main.mhtml?Part=30&PubID=11